Концепция научного проекта

Планируемое научно-учебной группой исследование направлено на разработку научных положений, раскрывающих сущность аксиологических, содержательных и структурных изменений, которые происходят или прогнозируемо будут происходить в  международном публичном праве в связи со всё возрастающей скоростью развития и внедрения информационных технологий в различные сферы жизни общества.

Насколько можно судить уже сейчас, эти изменения затрагивают фундаментальные основы международного публичного права. Во-первых, наглядно демонстрируя инфляцию устоявшихся доктринальных подходов, они заставляют переосмыслить корректность навязываемого позитивизмом (формализмом) подхода к соотношению действующих правовых норм, с одной стороны, и ценностей, с другой. Во-вторых, именно в области международных общественных отношений ярко проявляются тенденции деформализации и так называемой «приватизации» международного правотворчества, что побуждает к тому, чтобы по-новому оценить и, возможно, даже отказаться от привычных для юристов-международников диад: право-не право, наличие-отсутствие юридической силы или право-«мягкое право» (soft law). В-третьих, данные процессы и тенденции выводят на авансцену акторов и игроков другого плана, пусть и не отменяя, но серьезно ставя под сомнение нормативные лекала «Вестфальской системы». Отсюда, предлагаемое название проекта – «Переформатирование международного публичного права в киберэпоху: ценности, нормы и акторы» является отражением представления о международном публичном праве как переживающем серьёзные аксиологические, содержательные и структурные подвижки в связи с всеобъемлющем распространением и проникновением информационных технологий во все сферы жизни общества.

Влияние развития информационных технологий на международное публичное право многогранно и многоаспектно, поэтому в рамках предлагаемого проекта НУГ планируется сосредоточить внимание научного коллектива на трёх областях, которые содержательно различны, но, тем не менее, взаимопересекаются.

Первая область касается использования компьютерных технологий для оказания воздействия и вмешательства в дела других государств (эту деятельность принято именовать «кибероперациями» или «кибернападениями»). Именно международное публичное право выступает нормативным базисом для оценки правомерности или противоправности подобного вмешательства и, в последующем, для применения потерпевшими государствами ответных мер, включая привлечение к ответственности.

Вторая проблемная область, которой будет посвящено исследование НУГ, выступает настоящим вызовом для действующих рамок международного публичного права в целом, и международного права прав человека в частности, и связана с внедрением многими государствами систем массовой электронной слежки за гражданами.

Третья область, которой будет посвящен исследовательский проект, связана с теми изменениями, которые будет вынуждено претерпеть международное публичное право в связи с внедрением технологий, основанных на использовании автономных роботизированных систем и   искусственного интеллекта, причем как для военных целей, так и в мирное время.

Таким образом, цель исследования состоит в том, чтобы разработать научные положения, раскрывающие сущность аксиологических, содержательных и структурных изменений, которые происходят или прогнозируемо будут происходить в  международном публичном праве в связи с возрастающей скоростью развития и внедрения информационных технологий в различные сферы жизни общества.

Методика, которая положена в основу данного научного проекта, заключается в том, чтобы оценить международно-правовые доктрины и нормы с использованием инструментария, выходящего за пределы исключительно позитивистских (формалистских) подходов к международному праву, за счет обращения к наработкам таких методологических школ, как критическая теория права, структурализм, экономический анализ права (теория игр, бихевиоризм). Кроме того, исследование будет учитывать положения, разработанные в рамках таких нормативно-методологических подходов, как «глобальное административное право» и «конституционализм» (конституционалистское   понимание международного публичного права).

НУГ состоит из трех учёных-наставников и шести молодых исследователей. Рабочий язык НУГ - английский.

Постановка научной проблемы:

Планируемое научно-учебной группой исследование направлено на разработку научных положений, раскрывающих сущность аксиологических, содержательных и структурных изменений, которые происходят или прогнозируемо будут происходить в  международном публичном праве в связи со всё возрастающей скоростью развития и внедрения информационных технологий в различные сферы жизни общества.

Насколько можно судить уже сейчас, эти изменения затрагивают фундаментальные основы международного публичного права. Во-первых, наглядно демонстрируя инфляцию устоявшихся доктринальных подходов, они заставляют переосмыслить корректность навязываемого позитивизмом (формализмом) подхода к соотношению действующих правовых норм, с одной стороны, и ценностей, с другой. Во-вторых, именно в области международных общественных отношений ярко проявляются тенденции деформализации и так называемой «приватизации» международного правотворчества, что побуждает к тому, чтобы по-новому оценить и, возможно, даже отказаться от привычных для юристов-международников диад: право-не право, наличие-отсутствие юридической силы или право-«мягкое право» (soft law). В-третьих, данные процессы и тенденции выводят на авансцену акторов и игроков другого плана, пусть и не отменяя, но серьезно ставя под сомнение нормативные лекала «Вестфальской системы». Отсюда, предлагаемое название проекта – «Переформатирование международного публичного права в киберэпоху: ценности, нормы и акторы» является отражением представления о международном публичном праве как переживающем серьёзные аксиологические, содержательные и структурные подвижки в связи с всеобъемлющем распространением и проникновением информационных технологий во все сферы жизни общества.

Влияние развития информационных технологий на международное публичное право многогранно и многоаспектно, поэтому в рамках предлагаемого проекта НУГ планируется сосредоточить внимание научного коллектива на трёх областях, которые содержательно различны, но, тем не менее, взаимопересекаются.

Первая область касается использования компьютерных технологий для оказания воздействия и вмешательства в дела других государств (эту деятельность принято именовать «кибероперациями» или «кибернападениями»). Именно международное публичное право выступает нормативным базисом для оценки правомерности или противоправности подобного вмешательства и, в последующем, для применения потерпевшими государствами ответных мер, включая привлечение к ответственности.

Большинство вопросов, связанных с правомерностью и правовыми последствиями киберопераций, находятся в плоскости действия международного публичного права. Несмотря на актуальность данной тематики, международно-правовая наука ещё не успела предложить обоснованные и методически выверенные подходы к кибернападениям, не сильно продвинувшись после решения вопроса о принципиальной применимости действующих норм международного права к кибероперациям к решению не менее важного вопроса о том, как именно существующие правила должны действовать в т.н. «киберпространстве».

Это объясняется тем, что первая волна научных исследований касалась практически исключительно военной модели применения и противодействия кибероперациям. Так, пожалуй, самый известный аналитический правовой материал – первая редакция «Таллинского руководства», подготовленного под эгидой НАТО в 2013 г., была посвящена применению международного права к «кибервойне». Однако большинство известных киберопераций не достигали минимального порогового уровня, который позволил бы квалифицировать их в качестве «применения силы» и тем более «вооружённого нападения», дающего право на самооборону, а следовательно, к таким операциям не применимы нормы jus contra bellum, такие операции сами по себе не порождают «вооружённый конфликт», что не позволяет распространять на них действие норм международного гуманитарного права (при условии, конечно, что эти операции не проводятся в контексте международного или немеждународного вооружённого конфликта). Вторая редакция Таллиннского руководства, вышедшая в свет в 2017 г., уже включала эти виды операций, но, несмотря на наличие сформулированных правил, комментарии к ним ярко демонстрируют отсутствие у привлечённых экспертов консенсуса даже по самым принципиальным вопросам. 

Кибероперации, которые выпадают из сферы применения jus contra bellum, получили в научной литературе наименование «киберопераций низкой интенсивности» (low-intensity cyberoperations). Отметим, что, пользуясь международно-правовой терминологией, корректнее вести речь о кибероперациях, которые не могут быть квалифицированы в качестве актов «применения силы» по смыслу пункта 4 статьи 2 Устава ООН. Превалирование именно такого типа операций среди всех обсуждаемых в публичном пространстве случаев «кибератак» заставляет обратиться к международно-правовой концепции суверенитета, а также к принципу невмешательства во внутренние дела других государств, ставя на повестку дня необходимость проведения фундаментального научного исследования, связанного с использованием суверенитета и международно-правового принципа невмешательства как ключевых концепций при выстраивании стратегии противодействия киберугрозам. Таким образом, специфические характеристики т.н. «киберпространства» заставляют переосмыслить как самые базовые составляющие международно-правовых доктрин и норм, включая их содержание и сферу применения, так и их нормативность, трансформируемость и эффективность.

Вторая проблемная область, которой будет посвящено исследование НУГ, выступает настоящим вызовом для действующих рамок международного публичного права в целом, и международного права прав человека в частности, и связана с внедрением очень многими государствами систем массовой электронной слежки за гражданами.

На этом фоне 13 сентября 2018 года Европейский Суд по правам человека вынес постановление по делу Биг Бразер Вотч и другие против Соединённого Королевства, в котором он, по сути, легализовал использование этой меры государствами – членами Совета Европы. Это решение еще может быть пересмотрено Большой палатой суда, но, тем не менее, заставляет задуматься над тем, является ли международное право прав человека адекватным инструментом, который может быть использован для защиты частной жизни от уже ставшей практически вездесущей слежки.

Многие авторы, исследовавшие применимость международного права прав человека в «цифровую эру» как до, так и после вынесения ЕСПЧ постановления по делу Биг Бразер Вотч, исходят из того, что электронная «массовая слежка» per se не является нарушением международно-правовых обязательств государств в сфере защиты права на частную жизнь и свободы выражения. Однако, маргинализируя идею о возможности признания нелегальности использования «массовой слежки» в свете прав человека как, пользуясь известной дихотомией М. Коскенниеми, исключительно «утопическую», мы можем не заметить постепенной трансформации государств в дистопии. ЕСПЧ, конечно, не является единственным органом, который обладает компетенцией по проверке соблюдения прав человека, однако нельзя исключать, что его постановления по делам Центрум фёр Раттвиса и Биг Бразер Вотч в той или иной степени окажут влияние на позицию Суда Европейского Союза. Позиция Комитета ООН по правам человека, а равно специальных докладчиков ООН, при всем своём критическом отношении к «массовой слежке», нивелируется отсутствием обязательной силы принимаемых решений или озвучиваемых подходов. Кроме того, давно ожидаемое новое Замечание общего порядка к статье 17 Международного пакта о гражданских и политических правах до сих пор так и не принято. Наконец, защита, предоставляемая гражданам демократических государств их конституциями, может оказаться недостаточной. Кроме того, даже если программы по «массовой слежке» действительно исключают граждан своего государства, конституционная защита может оказаться иллюзорной, потому как нельзя забывать, что «все мы – иностранцы»: запрет на массовую слежку за собственными гражданами может быть с лёгкостью обойдён путём сотрудничества со спецслужбами других государств.

Третья область, которой будет посвящен исследовательский проект НУГ, связана с теми изменениями, которые будет вынуждено претерпеть международное публичное право в связи с внедрением технологий, основанных на использовании автономных роботизированных систем и искусственного интеллекта причем как для военных целей, так и в мирное время.

Использование этих систем и технологий в военных условиях, во-первых, ставит под вопрос применение норм международного гуманитарного права (международного права вооруженных конфликтов), потому как их сущность построена на использовании модели «человек-человек». Во-вторых, лаконичность и уровень обобщения, присущий ключевым нормам международного гуманитарного права (запрет нападений на гражданских лиц, концепция непосредственного участия в военных действиях), делает их практически не алгоритмизируемыми, т.е. не трансформируемыми в режим компьютерного кода. В-третьих, использование сети Интернет существенно размывает завязанные прежде всего на территорию (суша, вода, воздух) нормы международного гуманитарного права, касающиеся театра военных действий, а также нейтралитета.  

При этом в ряде областей применение искусственного интеллекта рассматривается как потенциальный инструмент ускорения прогресса на пути к достойной жизни в условиях мира. Сфера применения передовых технологий не ограничивается экономическим ростом, включая в себя и многоаспектное «устойчивое развитие», в рамках которого интегрируются как права человека, так и экономический рост, социальное равенство и охрана окружающей среды. В настоящее время сотни приложений, основанных на использовании искусственного интеллекта, способствуют сокращению крайней нищеты, улучшению качества здравоохранения и благосостояния, развитию образования, повышению социального и экономического равенства, повышению уровня жизни в городских агломерациях, а также защите окружающей среды, сохранению природных ресурсов и предотвращению стихийных бедствий. Расцвет решений и приложений искусственного интеллекта с высоким социальным эффектом может способствовать разрушению авторитарных режимов и репрессивных государств, повышению прозрачности власти, укреплению верховенства закона и усилению контроля, осуществляемого гражданским обществом. Хотя искусственный интеллект может облегчить жизнь, он также является причиной множества проблем, включая предвзятость, низкокачественное принятие решений, массовый надзор и слежку, низкую прозрачность, отсутствие подотчетности, потерю рабочих мест, дискриминацию и неравенство и даже вредоносное и злонамеренное использование. Приложения искусственного интеллекта легко могут быть превращены в мощный антидемократический инструмент, позволяющий широко распространять ксенофобскую пропаганду, фейковые новости и призывы, разжигающие вражду и ненависть, а также способствовать кибертерроризму и репрессиям. Все эти аспекты применения «высоких технологий» требуют особого осмысления в контексте международного публичного права.

Основные гипотезы, выдвигаемые по трём обозначенным выше направлениям исследовательского проекта, могут быть суммированы следующим образом:

1. Принципы суверенного равенства государств и принцип невмешательства в дела, относящиеся ко внутренней компетенции государств, обладают собственной правовой нормативностью в международном праве, но их содержание вкупе с проблемами доказывания и вменения т.н. "киберопераций", не позволяют им выступать в качестве эффективных инструментов не только сдерживания, но и материально-правовых оснований для привлечения государств к ответственности.  

2. Международное право прав человека сохраняет свой потенциал для целей противодействия посягательствам на неприкосновенность частной жизни, обладая как внутренними, так и внешними ресурсами, которые позволяют противостоять, во-первых, использованию ссылки на защиту национальной безопасности как на “неоспоримый козырь”, во-вторых, т.н. консенсусу “Больших братьев” (складывающейся тенденции по внедрению государствами систем массовой слежки за гражданами), и, в-третьих, формированию новой социальной нормы о допустимости слежки.

3. Происходит трансформация международно-правовой регулятивной среды, применимой к искусственному интеллекту, в сторону ad hoc регулирования, использования инструментов «мягкого права», а также саморегулирования. Помимо сдвигов в понимании субъектного состава нормотворческой деятельности, это выводит на авансцену такие ценности как права человека, верховенство права и демократия, заставляя переоценить корректность позитивистских воззрений на возможности международного права в этой сфере.

Как уже отмечалось в заявке, переформатирование международного публичного права в киберэпоху происходит по многим направлениям и данный исследовательский проект призван охватить три из них. Каждое из этих направлений или областей обладает несомненной актуальностью.

Что касается первого направления, связанного с использованием информационных технологий и сети Интернет для оказания враждебного воздействия или вмешательства во внутренние дела других государств, то есть с т.н. «кибероперациями» или «кибернападениями», то уже очевидно, что использование новых технологий позволяет нанести ущерб, сопоставимый или даже бóльший по своему размаху, чем использование кинетического оружия.

Среди самых известных и даже ставших «хрестоматийными» случаев кибернападений можно привести атаку на сайты эстонского правительства в 2007 г., а также хакерские атаки на грузинские правительственные сайты в 2008 г., использование программы «Стакснет» против иранских ядерных объектов в 2009 г., кибероперацию в отношении крупнейших банков США в 2012 г., кибератаку на южнокорейские банки и телевизионные станции в 2013 г., совершенное в 2014 г. группой хакеров под названием «Стражи мира» нападение на кинокомпанию «Сони», похищение данных с серверов Демократической партии США в 2016 г., а также распространение  в 2017 г. «вируса-вымогателя» NotPetya, который поразил финансовые институты и компании 64 стран. Новостные ленты информагенств продолжают пестрить сообщениями о всё новых «кибератаках».

Опубликованные стратегии кибербезопасности большинства западных государств, а также Китая, Японии, Саудовской Аравии ссылаются на суверенитет или принцип невмешательства во внутренние дела. Функционирующая под эгидой ООН Группа правительственных экспертов по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности в докладе 2015 г. также подчеркнула применимость принципа суверенитета в качестве основы для повышения безопасности в сфере использования государствами информационно-коммуникационных технологий. Апелляция к суверенитету и принципу невмешательства пронизывает общественно-политический, дипломатический, юридический дискурс.

Растущая по экспоненте востребованность этой международно-правовой концепции сопряжена с активизировавшимся процессом формирования практики государств в этой относительно новой области. В качестве примера можно указать на то, что несколько лет назад Китай объявил о своей стратегии стать «кибердержавой» («cyber power»), одним из элементов которой является усиление его роли в создании общей правовой архитектуры.

Эти процессы обуславливают необходимость проведения научного исследования, связанного с использованием суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела как ключевых концепций при выстраивании стратегии противодействия киберугрозам.

Актуальным является проведение исследования и по второму направлению, которое касается изучения потенциала международного права прав человека в качестве инструмента защиты неприкосновенности частной жизни в условиях внедрения государствами систем массовой электронной слежки за гражданами.

Начиная с 2001 года как общественное мнение, так и отношение Совета Европы и Европейского Cоюза к допустимости «массовой слежки» неоднократно менялось. Маятник снова пришёл в движение, следуя за сделанными в 2013 году разоблачениями Э. Сноудена: открыв глаза на масштабность программ электронной слежки, они катализировали как политические, так и юридические попытки привлечь власть к ответственности и оформили массовый запрос на то, чтобы если не запретить, то существенно сократить и ограничить возможности по перехвату данных. Однако в связи с тем, что с 2015 года по Европе прокатилась волна террористических актов, маятник общественного мнения качнулся в другую сторону, чем не преминули воспользоваться многие государства, чтобы, приняв соответствующее законодательство, урегулировать и тем самым, с одной стороны, ограничить, а с другой – легализовать массовый перехват данных на национальном уровне.

К примеру, во Франции практически сразу после терактов в Париже 30 ноября 2015 года был принят Закон о мерах по слежке за международными электронными коммуникациями, который позволяет перехватывать все сообщения, направленные за границу или полученные за границей, и хранить контент сообщений один год, а метаданные – шесть лет. В ФРГ 23 декабря 2016 года был принят Закон о перехвате зарубежных сообщений Федеральной разведывательной службой, в котором регулируется слежка за гражданами иностранных государств. В 2016 году изменения в швейцарское законодательство, значительно расширяющие возможности по установлению массовой слежки, были вынесены на референдум и получили одобрение со стороны 65,5 % его участников. В этом же году были внесены изменения в польский Закон о полиции и некоторые другие акты, регулирующие использование тайной слежки. Как известно, т.н. «пакет Яровой», подразумевающий внесение изменений в ряд законов, а также Уголовный и Уголовно-процессуальные кодексы РФ для целей внедрения системы массового перехвата и хранения содержания сообщений и мета-данных, был принят в 2016 году и почти в полном объёме вступил в силу.

Кроме того, на текущий момент на стадии рассмотрения Большой палатой Европейского суда по правам человека находится уже упомянутое в заявке решение палаты по делу Биг Бразер Вотч. Можно лишь спекулировать о том, решится ли Большая палата изменить подход палаты к оценке правомерности массовой слежки как таковой, но это ещё раз подчёркивает, что этот вопрос вызывает большие сложности и имеет колоссальный резонанс.

Наконец, актуальность третьего направления исследования, посвященного оценке изменений, которые будет вынуждено претерпеть международное публичное право в связи с внедрением технологий, основанных на использовании автономных роботизированных систем и   искусственного интеллекта, также не вызывает сомнений.

В последние годы искусственный интеллект, машинный интеллект глубокого обучения, нейронные сети и прогностические модели получили роль первой скрипки в мировой экономике, выступив драйвером коренных изменений и запустив “четвертую промышленную революцию". Можно утверждать, что в определенной степени эти технологии имитируют процессы человеческого интеллекта. Искусственный интеллект обычно обрабатывает большой объем данных и метаданных, необходимых для получения знаний и информации (процесс обучения), самостоятельно разрабатывает и использует эту информацию, чтобы прийти к приблизительному или однозначному выводу и выполнить определенную задачу. В особенности, так называемое машинное обучение и машинный интеллект глубокого обучения являются полностью автономными системами принятия решений, которые самостоятельно отбирают данные и взаимодействуют с другими передовыми технологиями без необходимости человеческого вмешательства.

К 2030 году искусственный интеллект будет производить продуктов, по текущим оценкам, на сумму до 15,7 триллиона долларов. Приложения искусственного интеллекта и машинного обучения уже являются частью нашей повседневной жизни. Виртуальные голосовые помощники, такие как Сири, Алекса или Алиса, а также помощники для бизнеса, такие как IBM Watson, Amazon Rekognition, AI Google, Pravoved.ru помогают в нашей работе, ускоряют выполнение наших проектов и содействуют в социальном взаимодействии. В 2017 году президент России Владимир Путин заявил, что «Искусственный интеллект – это будущее не только для России, но и для всего человечества», добавив, что страна, ставшая лидером в сфере искусственного интеллекта, «станет властелином мира». В настоящее время Китай и США являются двумя лидерами, инвестировавшими миллиарды долларов в этот сектор и финансирующими исследования, технологический хаб, стартапы, экосистемы и инфраструктуру.

В настоящее время Канада, Китай, Дания, Финляндия, Франция, Индия, Италия, Япония, Мексика, страны Северо-Балтийского региона, Российская Федерация, Сингапур, Южная Корея, Швеция, Тайвань, ОАЭ и Великобритания разработали стратегии по содействию использованию и развитию искусственного интеллекта. Однако лишь немногие государства приняли специальный закон, направленный на определение и регулирование этого инструмента (США, Корея и Япония, в то время как Германия и Штат Невада приняли специальное законодательство, касающееся испытаний автономных транспортных средств). На глобальном и региональном уровне было предпринято мало усилий: ЕС недавно принял «Этические принципы для надежного искусственного интеллекта», Совет Европы в январе опубликовал «Руководство по искусственному интеллекту и защите данных», а ОЭСР в мае 2019 года приняла свои «Принципы по искусственному интеллекту», которые являются первыми международными стандартами, согласованными правительствами 42 стран для ответственного управления надежным ИИ. Под эгидой ООН недавно были созданы Центр по искусственному интеллекту и робототехнике для мониторинга развития ИИ и робототехники и платформа ИИ для Добра - AI for Good, которая направлена на изучение влияния ИИ на устойчивое развитие.

Все приведенные выше факты доказывают востребованность и перспективность избранной для исследования области сопряжения международного публичного права и информационных технологий.

Цель исследования состоит в том, чтобы:

разработать научные положения, раскрывающие сущность аксиологических, содержательных и структурных изменений, которые происходят или прогнозируемо будут происходить в  международном публичном праве в связи с возрастающей скоростью развития и внедрения информационных технологий в различные сферы жизни общества.

Задачи исследования заключаются в следующем:

⎯ опираясь на международные договоры, обычаи, акты международных организаций, а также решения судов, раскрыть содержание и нормативность международно-правовой концепции суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела;

⎯ выявить и оценить складывающуюся практику государств по применению международно-правовой концепции суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела в т.н. «киберпространстве»;

⎯ проанализировать не только наличие и динамику изменений, но и, в целом, способность международно-правовых принципов и норм к трансформациям в ответ на новые вызовы в области использования информационных и коммуникационных технологий;

⎯ применить различные междисциплинарные методики для оценки и прогнозирования эффективности использования международного публичного права для противодействия киберугрозам;

⎯ оценить возможность международного права прав человека выступать адекватным инструментом для защиты права на частную жизнь в условиях современного «паноптикума»;

⎯ выявить пути и формы трансформации международно-правовой регулятивной среды, применимой к искусственному интеллекту;

⎯ оценить сдвиги в понимании субъектного состава международной нормотворческой деятельности в области использования искусственного интеллекта;

⎯ выяснить потенциал аксиологического подхода к формированию содержания норм международного права, которые касаются использования автономных роботизированных систем и искусственного интеллекта.

При проведении научного исследования планируется комплексно применить общие и специальные методы научного познания. Будут использоваться такие общие теоретические методы, как метод анализа и синтеза, абстрагирования, конкретизации, обобщения, формализации, индукции и дедукции, идеализации, аналогии и моделирования. Кроме того, предполагается применить метод диалектико-материалистической философии и системный подход. Среди специальных методов, которые будут использованы в данном исследовании, следует указать методы формально-юридического, сравнительно-правового, историко-правового анализа, а также правового моделирования и прогнозирования.

Основным эмпирическим методом, который будет положен в основу научного исследования, будет метод изучения и обобщения опыта. Этот метод будет применяться в  отношении решений международных организаций, международных судебных и квазисудебных органов, национальных судов, а также при анализе подходов к регулированию кибер-нападений на национальном уровне. Исходя из профиля проекта, в предлагаемом исследовании положения гуманитарных и социальных наук будут сочетаются с основами информатики, биотехнологий и научно-техническими знаниями.

Оригинальность и новизна методики, которая будет положена в основу данного научного проекта, заключается в том, чтобы оценить международно-правовые доктрины и нормы с использованием инструментария, выходящего за пределы позитивистских (формалистских) подходов к международному праву, за счет обращения к наработкам таких методологических школ, как критическая теория права, структурализм, экономический анализ права (теория игр, бихевиоризм). Кроме того, исследование будет учитывать положения, разработанные в рамках таких нормативно-методологических подходов, как «глобальное административное право» и «конституционализм» (конституционалистское понимание международного публичного права).

Такой подход позволяет достичь две цели. С одной стороны, опираясь на историко-правовой, формально-юридический и сравнительно-правовой методы, раскрыть содержание, сферу применения, подходы к толкованию международно-правовых концепций, а также отследить   имеющую значение для формирования международно-правовых обычаев динамику изменений как в практике государств, вызванных появлением новых по своим характеристикам отношений и объектов, так и в признании этой практики в качестве обязательной (opinio juris). Однако применение этих методов является – со всеми своими достоинствами и недостатками – «критикой изнутри».

Возможности использования результатов, получаемых на основе применения сугубо юридических методов, ограничивается использованием в рамках деятельности органов по разрешению споров. Учитывая отсутствие централизованной судебной системы и обязательной юрисдикции у действующих международных судов, которые обладают компетенцией рассматривать межгосударственные споры, эта возможность становится чрезвычайно узкой.

База анализируемых в предлагаемом научном исследовании материалов будет, во-первых, состоять как из основных источников международного права: международные договоров и обычаев, определяющих действие принципа суверенного равенства государств, принципа невмешательства во внутренние дела, регулирующих применение силы между государствами, прав человека, юрисдикцию, а также международно-правовую ответственность государств и стандарты доказывания. Во-вторых, вспомогательных средств для определения норм международного права: решений международных судебных и квазисудебных органов, ключевых решений национальных   судов, научных трудов, включая «Таллиннское руководство» (редакции 2013 и 2017 гг.) о применении международного права к кибероперациям как пример наиболее авторитетной коллективной экспертной работы. В-третьих, положений документов «мягкого права» (soft law): решений международных организаций и докладов действующих под их эгидой экспертных групп. В-четвертых, особое внимание будет уделено выявлению позиции отдельных государств, что потребует обращения к внутригосударственным правовым актам (законам и подзаконным актам), судебным решениям, актам парламента, а также документам, определяющим стратегию и доктрины защиты от киберугроз, а также использование искусственного интеллекта.

Предлагаемый к использованию в данном научном проекте подход позволяет выйти за рамки правового формализма и проанализировать нормативность, способность к изменениям (трансформируемость) и эффективность международно-правовых доктрин и норм, используя общую методологию, положения и наработки конструктивизма (Д. Мейер, Н. Онуф, Ф. Краточвил), в т.ч. «критической школы» (Д. Кеннеди, М. Коскенниеми, А. Орфорд), а также «теории игр» (Д.Бейрд, Р.Гертнер, Р.Пикер), рационального выбора (Э. Гузман) и экономического анализа права (Р. Познер). Это позволит выйти на уровень «критики снаружи», который необходим при формулировании научных положений, которые могут быть транслированы в деятельность различных акторов.

Данное направление научных исследований, состоящее в применении к правовым нормам, явлениям и институтам междисциплинарного научного аппарата особенно ярко представлено в США, однако последние публикации, посвящённые анализу методологии науки международного права (The Oxford Handbook of the Theory of International Law / Ed. by A. Orford. Oxford University Press: 2016; International Law Theories: An Inquiry into Different Ways of Thinking, Oxford University Press: 2016; Aspremont, Jean d'. Epistemic Forces in International Law: Foundational Doctrines and Techniques of International Legal Argumentation. Cheltenham. Edward Elgar Publishing: 2015), свидетельствует о всё возрастающем признании этого подхода во всем мире.

В результате планируемого исследования предполагается достигнуть ряд научных результатов, содержание которых будет заключаться в:

⎯ уточнении понятийного аппарата, связанного с использованием международно-правовых доктрин, норм и принципов для противодействия киберугрозам;

⎯ раскрытии формально-юридического (основанного на международных договорах, их travaux préparatoires, международных обычаях, резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН, а также решениях международных органов по разрешению споров) содержания и сферы применения международно-правовых норм и принципов, среди которых суверенитет, принцип невмешательства во внутренние дела, право на неприкосновенность частной жизни, право на защиту персональных данных, юрисдикция и вменение, а также применимые стандарты доказывания;

⎯ выявлении соотношения принципа суверенного равенства государств с принципом невмешательства в дела, относящиеся ко внутренней компетенции государств, принципом неприменения и угрозы применения силы, а также с основными правами и обязанностями государства, и оценке наличия у концепции суверенитета собственной правовой нормативности в международном праве;

⎯ выявлении динамики изменения практики государств и opinio juris, имеющих значение для трансформации международных обычно-правовых норм, определяющих содержание и сферу применения международного публичного права в т.н. «киберпространстве»;

⎯ оценке способности международно-правовых доктрин, норм и принципов к трансформациям в ответ на новые вызовы в области использования информационных и коммуникационных технологий;

⎯ применении различных методик для оценки и прогнозирования эффективности использования международного права прав человека для защиты неприкосновенности частной жизни;

⎯ выявлении изменений в структуре и содержании международной регуляторной/нормативной базы, применимой к использованию информационных технологий (включая искусственный интеллект и автономные робосистемы);

⎯ научном обосновании объёма и пределов трансформационного потенциала норм международного права прав человека и международного гуманитарного права перед лицом применения современных технологий в области получения и обработки информации, ИИ и автономного оружия.

Научная новизна планируемых результатов / Scientific originality of the projected research results

Научная значимость планируемых результатов данного научного исследования предопределяется тем, что, во-первых, международное публичное право стоит, буквально, «на передовой» противостояния государств киберугрозам и при этом само находится в зоне большой турбулентности (в некоторых аспектах – даже на грани выживания), требуя повышенного внимания, детальной и многоаспектной проработки и прогнозирования изменений.

Во-вторых, ни формально-юридическое (позитивистское) или исключительно политологическое исследование, ни, тем более, суммирование или совмещение результатов таких научных работ, не позволяют выйти на результаты, которые предполагается достигнуть в результате применения идеи, описанной в данном научном проекте. Оригинальность этой идеи состоит в том, чтобы оценить выявленные на основе применения юридического формализма международно-правовое доктрины, нормы и принципы, используя инструментарий, выходящий за рамки самой дисциплины и частично лежащий в плоскости иных общественно-политических наук (конструктивизма, в т.ч. «критической школы, «теории игр», рационального выбора и экономического анализа права). Эта идея обладает признаками новизны и в именно таком виде ещё не была воплощена в научных трудах и публикациях в области применения международного права к новым информационным и коммуникационным технологиям.

В-третьих, исследовательский проект изначально сконструирован как отталкивающийся от уже имеющихся научных разработок в области применения международного публичного права в условиях развития информационных технологий и идущий дальше – к необходимости осознания границ существующих правовых доктрин и происходящих процессов трансформации, которые явно не сводятся к набору изменений в существующих нормах или к изменениям в их толковании, а касаются сущностных элементов всего международного публичного права, его мета-основ.    

Прикладное значение планируемого исследования заключается в том, что его результаты могут учитываться органами государственной власти при формировании или корректировке общей стратегии выстраивания своей линии поведения в сфере использования информационных и коммуникационных технологий как в международных отношениях, так и в отношениях, существующих в парадигме «государство-индивид».

В равной степени сделанные в итоге проведения научной работы выводы могут быть использованы при составлении обращений или отзывов на обращения в национальные, международные судебные и квазисудебные органы. Эти органы, в свою очередь, могут обращаться к опубликованным работам членов НУГ как к экспертным материалам, которые являются вспомогательным средством для установления содержания правовых норм и прояснения правовых подходов.

Кроме того, сделанные выводы могут быть применены при проведении дальнейших научных исследований и использоваться в образовательных целях при разработке и проведении курсов лекций по международному публичному праву, международному гуманитарному праву, международному праву прав человека, международному уголовному праву и другим дисциплинам.