• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Факультет права НИУ ВШЭ

Интервью с преподавателем

Доцент Кафедры теории права и сравнительного правоведения Б.В. Назмутдинов рассказывает о научной и преподавательской жизни, отношениях студентов и преподавателей, кино и дальнейших планах.

Булат Венерович, почему и когда Вы решили заняться именно преподавательской деятельностью? В чем заключается основная цель преподавания? Что именно (какие мысли, идеи и методы изучения) Вы хотели передать Вашим студентам?

Желание преподавать у меня появилось на старших курсах после того, как я решил поступать в аспирантуру. Писать диссертацию и не преподавать было бы странно. Почти сразу же после получения диплома (в июле 2008 г.) я встретил на Мясницкой Е.Н. Салыгина, и он предложил поработать в Лаборатории горного и энергетического права ГУ-ВШЭ. Я согласился, подумав, что параллельно так бы я мог остаться в Вышке и учиться в аспирантуре. Однако в сентябре, в конце первой недели работы, мне позвонил В.Б. Исаков и спросил, хочу ли я преподавать на кафедре теории права. Я ответил: «Конечно, да». До декабря работал в лаборатории, а затем – только на кафедре.

Выбор того, что можно преподавать, поначалу был ограничен – только теория государства и права на неюридических факультетах – политологии, экономике, ГМУ, менеджменте, социологии и рекламе. Но это был замечательный опыт: нужно было рассказывать интересно о предмете, который студентам часто был посторонним – особенно это касалось отделения рекламы. При этом было обидно, что многое (иногда почти все) уходит впустую, но были эмоции – радости, счастья и куража. Юристы не дают такуюобратную связь. Теория права – ключевой компонент их образования.

В 2010 г. я начал вести ТГП на юридическом факультете, поверхностная легкость ушла, приходилось иначе готовиться. Я старался исправить те недостатки, которые я замечал, когда учился. Нас учили спокойно, взвешенно и догматично. Полемику формировали мы сами, и то в форме гвалта и полусплетен, закадровых комментариев. Для меня было важно ввести полемику в обучение, показать множественность взглядов, неоднозначность суждений, важность отстаивания своей правоты, ограниченность взгляда преподавателя. Иногда я сам чувствую, что пережимаю, навязываю свои суждения. Но при этом я вполне допускаю, что студент может с этим не согласиться, выстраивать свою позицию от противного. Такая реакция «от противного», была, например, у меня на занятиях В.А. Четвернина. Я не соглашался с его подходом, мне многое в этом подходе не нравилось, но его курс, в целом очень интересный и выстроенный, сыграл большую роль именно методологически. Приходилось придумывать собственные аргументы, искать собственные ответы. Некоторых курс Четвернина «ломал через колено», они начинали механически воспроизводить новые догмы взамен старых, «позитивистских». Мы с друзьями смотрели на это «обращение» своих одногруппников скептически. Уверенно говорить о «формальном равенстве», «форме свободы» – без знания работ Канта довольно странно. К сожалению, большинство юристов читают достаточно мало – особенно из того, что находится вне сферы их практики, повседневного опыта. На мой взгляд, читать и писать нужно много и вдумчиво. Этот призыв я адресую студентам и себе самому. Сейчас я пишу очень мало, о чем действительно жалею.

Расскажите, почему Вы решили посвятить себя именно теоретическим аспектам права, а не практике?

Мне никогда не была интересна юридическая практика. За полгода до поступления на юрфак ВШЭ я не знал, что поступлю именно сюда. Свою роль сыграла историческая олимпиада, благодаря которой я и поступил на факультет. Отчуждение росло от года к году, но неожиданно на пятом курсе я снова «вернулся» – после чтения «Основ философии права» русского правоведа Николая Алексеева. Я понял, что о праве можно писать интересно и сложно, а не сухо и нудно. В праве существует множество актуальных проблем, касающихся субъекта права, правопонимания, ценностей в праве и т.д. Кроме того, после выбора специализации ушло все наносное, осталось то, что мне всегда было интересно – история во всех ее видах, философия права, теория права. На этих расправленных крыльях я и влетел в аспирантуру.

Юридическая практика мне неинтересна, потому что непонятна. Непонимание сути этой работы мешает мне воспринять ее ценность и включиться в нее. Это моя индивидуальная проблема. Говорить об этом публично на юридическом портале вроде бы неправильно, даже непедагогично, но, мне кажется, искренность здесь гораздо важнее. Зачем мне себя и Вас обманывать?..

Над какими научными вопросами Вы работаете сегодня?

Я пытаюсь развивать те идеи, которые возникали при работе над диссертацией о политико-правовых аспектах классического евразийства. Это поиск идейных и исторических параллелей, порой моделируемых, а не реальных: евразийство и структурализм, евразийство и «право как коммуникация». Здесь возникают вопросы о «правовой структуре», «юридическом субъекте», соотношении права и ценностей. Также я ищу тот материал, который бы мог стать основой для новой работы – монографии или докторской диссертации, либо и того, и другого. Думал о такой теме, как коллективный субъект в межвоенных учениях 1920-1930 гг. Пока это очень большая палитра: от «социального права» Гурвича до итальянского фашизма и децизионизма Карла Шмитта.

Назовите юристов-классиков, которые оказали влияние на Ваше восприятие права. К какой школе права Вы причисляете себя сегодня? Менялся ли Ваш взгляд на сущность права и государства?

Каждая «классическая» работа в силу своего веса влияет на читателя. Помимо работ Николая Алексеева для меня были важны тексты Петражицкого, Новгородцева, Лона Фуллера. Из тех, кто писал о философии права и государства, – Гоббса, Канта, Руссо, Гегеля. Сравнительно слабо влияли позитивисты, но это лишь потому, что их идеи и так вплетены органично в процесс юридического образования, часто мы их идеи получаем без маркировки. Поэтому уже потом читать Шершеневича достаточно скучно. Хотя позитивизм в нас сидит, как закваска, и довольно успешно бродит, порождая причудливые сочетания. Можно, к примеру, увидеть основы позитивизма даже у В.С. Нерсесянца.

Относительно проблем правопонимания: применительно к России можно сказать, что государство у нас – устойчивый социальный институт, который определяет не только действительность, но и во многом содержание правовых норм. Но не в силу того, что право само по себе есть приказ суверена, веление государства. Важно учесть сочетание гипотез юридического позитивизма и социологической юриспруденции. Право у нас – приказ суверена, потому что государство в России социологически и исторически наиболее сильная и устойчивая социальная организация.

Что касается общего определения права как социального понятия, которое было бы применимо ко всем правовым системам, то пока я его для себя еще не сформулировал. Есть рабочее определение, которое обозначается на лекциях и семинарах, но это лишь точка отсчета, не истина.

Кто из современных российских юристов (практиков и теоретиков) вызывает у Вас восхищение и почему?

Если честно, я попытался представить, что испытываю подлинное восхищение кем-то из современников, но у меня не получилось. Но если бы восхищение было рациональным процессом, то можно и нужно было бы восхищаться В.А. Тумановым и В.Д. Зорькиным – авторами ключевых из написанных в советское время панорамных исследований о правовых учениях. Можно восхищаться Е.А. Сухановым как вдохновителем реформ гражданского законодательства. Очень важно и то, как А.В. Поляков и М.В. Антонов прочерчивают связи с европейской юриспруденцией в Санкт-Петербурге, организовывая весьма содержательные международные конференции. Можно восхищаться и В.Г. Графским, который при всем давлении на Академию Наук, сохраняет и развивает свой сектор ИГП РАН. Я очень рад тому, как В.Б. Исаков развивает нашу кафедру, давая возможность развиваться совершенно разным мнениям и позициям.

Расскажите, как появилась идея создать проект «Основы критической теории» (ОКТ)? Есть ли в ВШЭ подобные проекты, или данный проект не имеет аналогов? Данный проект реализован только в этом году, есть ли у Вас уже сейчас идеи по дальнейшему изменению способа преподавания и обсуждения материала?

Мы позже узнали, что на факультете экономики НИУ ВШЭ есть нечто подобное, но стартовали мы будто бы с чистого листа. А.А. Панову одна из его коллег подсказала идею чего-то совершенного нового, хотя и немного аморфного – мол, сейчас от юристов ждут чего-то совсем необычного и несервильного, дерзайте, стремитесь. Он поделился этой интенцией с Р.Ю. Бельковичем и со мной. Возникла идея «академического трека» внутри существующего юридического бакалавриата. Мы думали о разных форматах этого трека, составляли списки курсов, в итоге деканат предложил нам формат «научного проекта».

Сложностей с ведением занятий в рамках проекта довольно много: поиск общего языка, не такого, как на лекциях и семинарах, большой объем литературы, который студенты не всегда могут прочесть, разница в подходах преподавателей и пр. Но это все преодолимо. Цель проекта – создать интеллектуальную среду, клуб, корпорацию, можно по-разному называть. Но это должно быть сообщество, связанное, прежде всего, интересом к науке во всех ее проявлениях: от радости расширения горизонтов до ужаса открытия нового, мучительного переживания собственных заблуждений. На втором курсе мы хотим расширить поле проекта, включив в него не только критическую теорию государства, правовые теории двадцатого века, но и изучение рецепции римского права, правовую аргументацию, биоэтику, проблемы частного права и пр.

Гордитесь ли Вы своими студентами? Чему они Вас научили? Что бы Вы хотели пожелать Вашим студентам –  будущим юристам?

Мне сложно называть их «своими». Они не мои. Все-таки юридический факультет поощряет осторожность в суждениях. Тем не менее, мне очень нравится, как, например, развиваются исследовательские траектории Георгия Тюляева и Ирины Османкиной. Их талант, трудолюбие и настойчивость в достижении целей меня вдохновляют, хочется быть, как минимум, не хуже. Антон Шаблинский научился создавать творческие площадки, «создавать дискурс», этим он нам очень помогает на ОКТ.

Я бы хотел пожелать студентам, чтобы они не обижались на преподавателей, прислушивались к нам, либо же, наоборот, последовательно отстраивали свою позицию «от противного», формируя что-то свое. Мне как преподавателю вовсе не все равно, что думают студенты. Внимательный, въедливый слушатель мотивирует говорящего тем, что в любой момент может спросить: «А почему это так?». Приходится лучше готовиться — это развивает.

Изменились ли студенты и их отношение almamater по сравнению с Вашим выпуском? Изменилось ли преподавание?

Думаю, отношение студентов в целом то же. Плохо лишь то, что сейчас студент может прийти с планшетом на семинар и создать видимость знания. Меня это раздражает: у нас же не конкурс планшетов, не конкурс «Яндекса». Некоторые типы деятельности – поиск законодательных норм для проверки теоретической гипотезы и др. – действительно, подразумевают, что нужен какой-то девайс, но в остальном нужна подготовка, нужен конспект – в письменной или электронной форме. Удивляет и другое: пришли, например, Вы на лекцию или семинар, хотя бы тетрадь откройте или ноутбук включите, это же не киноклуб. Все невозможно запомнить. Мы ценили интересные лекции и записывали их, либо же совсем не ходили. Лучше вообще не ходить, чем так вот сидеть.

Проблема преподавания гораздо сложнее. Масштаб этой сложности я ощутил, когда в прошлом году разговаривал с Роджером Коттерреллом из Лондонского университета (колледж Queen Mary) и другими коллегами. Профессор в Европе и США не похож на сановника: это достаточно скромный, но при этом открытый человек. У многих из них нет представлений и стереотипов «не так обратился, не так подошел, сходи-ка, дружочек, лучше за чаем». У нас модель «начальник-подчиненный» часто транслируется на отношения преподавателя и студента. Было бы лучше, если бы это общение было менее травмирующим для студента в части осознания собственного статуса. Ученик потенциально не намного слабее преподавателя, может, даже сильнее. Навязывать ему свое мнение об актуальности той или иной проблемы было бы неправильно. Многие преподаватели настаивают, что нужно изучать только «общезначимые» («общемировые», «общеевропейские») проблемы, но загвоздка в том, что работ по европейской интеграции (экономической и правовой) сейчас море, а по юридической антропологии народов Сибири – несколько речек. Научнойможет быть любая проблема, все зависит от уровня ее рассмотрения. Преподаватель на минуту должен забыть, что у него за плечами шлейф статей и монографий, членство в редакциях и советах, и помогать, говорить по существу, максимально забыв о своих статусных привилегиях.

Не секрет, что кинематограф занимает далеко не последнее место среди Ваших увлечений. Почему именно кинематограф? 2014 г. ознаменовался выходом таких фильмов, как «Судья», «Интерстеллар» и «Левиафан»: какие из этих фильмов Вы посмотрели, какие впечатления?

Кино мне нравится своей сложностью, способностью сочетать элементы театра, музыки и литературы. Но оно стало моим хобби во многом по необходимости. На четвертом курсе я подрабатывал тем, что писал статьи о кино, ходил на пресс-показы, брал интервью у режиссеров и сценаристов. Не шибко профессионально, но если статьи печатали, то хоть какой-нибудь смысл в них все же был. В это же время я организовал Киноклуб «Популяция» на базе одноименной студенческой организации, которую мы с однокурсниками создали на третьем курсе. Я приглашал режиссеров и кинокритиков, мы обсуждали кинокартины с теми, кто их и снимал: приходили Алексей Герман младший, Борис Хлебников, Алексей Попогребский, Александр Велединский. Из критиков – Алексей Васильев, Антон Долин, Станислав Ф. Ростоцкий и др. Из тех, кто работал в НИУ ВШЭ – Ян Левченко, Сергей Медведев*, Павел Романов и др.

Один раз на показ пришла Валерия Гай Германика, спросила, можно ли вина и покурить. Пепельницу ей в зале соорудили, а вместо вина ей принесли молоко. Она довольно содержательно отвечала на все вопросы, что меня тогда удивило. В зал набилось больше 150 человек (при норме в 128), кто-то, напившись, уснул в проходе. Тогда в 2008 г. киноклуб был на гребне удачи, но спустя пару лет почти вся наша аудитория была потеряна из-за годовой паузы в кинопоказах. Мы как-то пытались исправиться. В январе 2013 г. показали «1210» Арсения Гончукова, выпускника киношколы НИУ ВШЭ, который снимал свое кино самостоятельно, без продюсеров и господдержки. Совсем недавно он показал новый фильм «Сын» на неделе российского кино в Германии, после чего стало известно, что он выйдет в Польше на 200 экранах.

После показа «1210» киноклуб ушел на покой. Зал на Покровке, где мы показывали кино, сейчас на ремонте. Меня иногда приглашают на киноклубы Палаты Национальностей НИУ ВШЭ: в январе показывали и обсуждали фильмы Айнура Аскарова. Сейчас проводятся кинопоказы в рамках Life Sciences Legal Club на факультете права. Без режиссеров, конечно. Хотя сам по себе киноклуб с участием режиссера – это очень важно и интересно. Надеюсь, что найдутся студенты у нас на факультете, которые восстановят эту традицию.

Что касается фильмов, то ни «Судью», ни «Интерстеллар», ни «Левиафана» я пока что не видел. Фильм Звягинцева посмотрю обязательно, «Интерстеллар» – постараюсь. Из того, что я видел в прошлом году очень понравились «Нарушитель спокойствия» Алекса ван Ванмердама и «Одержимость» (Whiplash) Дамиана Шазеля. Последний фильм замечателен тем, как он показывает процесс творческого развития – через боль и насилие над собой, не без намеренных провокаций со стороны наставника. Если честно, я уже разучился так работать над собой, как герои этого фильма. Пора исправляться.

 

 

Надежда Лущ, 3 курс

Фото: Даниил Шмырин, 3 курс

 

* Сергей Медведев включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.