Заключительное заседание Научно-учебной группы «Институционализация прав человека в условиях модернизации правовой и политической системы России начала XX века». Итоги
Это заседание стало действительно особенным, поскольку на нем были подведены итоги двух лет кропотливой работы всех участников НУГ (профессора А.А. Сафонова и профессора А.С. Тумановой, преподавателей В.В. Андрощука и Р.Р. Мустафина, студентов М.В Безрученкова, И.А. Наумова, А.В. Набокова, М.И. Ермошиной, М.В. Махмутовой) над проблемами развития общественной мысли, парламентаризма, свободы печати, межнациональных и межконфессиональных отношений в дореволюционной России.Из итогов необходимо особо отметить, что за время работы в 2013–2014 гг. членами НУГ было опубликовано 38 научных статей в изданиях разного уровня (в том числе 7 статей – в журналах перечня ВАК, 1 статья – в журнале, входящем в базу Scopus). В целом, общий объем публикаций членов НУГ составил более 20 печатных листов.Не сомневаемся, что впереди руководителей нашего НУГ ждет активное сотрудничество с молодыми исследователями уже в рамках других, не менее интересных проектов. Но это лишь в планах, а сегодня нам удалось поговорить с научным руководителем НУГ «Институционализация прав человека в условиях модернизации правовой и политической системы России начала XX века», профессором Александром Александровичем Сафоновым.
М. Безрученков: Александр Александрович, в начале 2013 г. под Вашим руководством была организована Научно-учебная группа по институционализации прав человека в начале XX века. Как появилась идея создания такой научной группы?
А.А. Сафонов: идея создания группы была производной от двух факторов: сферы наших с А.С. Тумановой научных интересов и нашего желания приобщить к исследованиям студентов и магистрантов, ввести их в нашу научную лабораторию, обучить их современной методологии научных исследований, а также работы с историческими источниками. Научная тема нашей группы проистекала от наших научных занятий. На протяжении целого ряда лет мы изучаем исторический опыт законодательного закрепления прав личности в дореволюционной России и их реализации. В советский период в историографии, формировавшейся под влиянием пришедшей к власти большевистской (коммунистической) партии, существовала традиция замалчивать позитивный опыт позднеимперской России, в частности то обстоятельство, что в законодательных документах 1905–1906 гг. были провозглашены права личности, конституционное правление и представительный строй. Эти завоевания российского конституционализма было принято всячески принижать, ведь за ними последовали достижения конституционализма советского периода, выразившиеся в череде советских конституций. Очевидно, что в советский период никакого конституционализма не существовало. Хотя конституции и были, но отсутствовали другие составляющие конституционализма: общественное движение за установление конституционного строя, должная проработка конституционных идей и принципов в политико-правовой мысли, система гарантий конституционного правления и др. Однако все эти ценности и институты активно формировались в России дореволюционной, в частности, в период начала XX в.
Поскольку история становления в России институтов конституционного государства, одним из которых были права личности, в нашей стране вплоть до начала 1990-х гг. не особенно исследовалась, то обоснованно первопроходцами здесь выступили западные авторы. Когда мы начали работу научно-учебной группы, первое, что мы сделали, мы призвали студентов познакомиться с коллективной научной монографией о гражданских правах, опубликованной за рубежом. Речь идет о книге «Civil Rights in Imperial Russia». Ее авторами были юрист Уильям Батлер, написавший введение, иисторики Ричард Уортман, Уильям Вагнер, Ольга Крисп, Линда Эдмондсон и др. Следующим нашим шагом было знакомство студентов с нашими собственными наработками. Я изучаю историю государственно-конфессиональных отношений в начале прошлого века и опыт обретения населением Российской империи свобод вероисповеданий и совести. Анастасия Сергеевна занимается изучением состояния доктринальной разработки прав личности, а также законодательного закрепления и последующей реализации свобод союзов и собраний. Важно также отметить, что работающие под нашим научным руководством В. Андрощук и Р. Мустафин также исследуют темы в рамках этой научной проблемы. В. Андрощук занимается реформированием вероисповедного законодательства Российской империи в сфере религиозных преступлений, а Р. Мустафин исследует фабричное законодательство и социально-экономические права. Вот это счастливое совпадение наших исследовательских интересов и задач нас и объединило в один коллектив.
М.Б.: Какие основные научные проблемы исследовались в рамках НУГ и насколько различались направления исследований в 2013 и 2014 гг.?
А.А. Сафонов:Мы начали научную работу с составления комплексной библиографии по проблеме институционализации прав личности, определения круга источников, с которыми нам предстояло работать, и круга конкретных прав личности, которые планировалось изучать. За каждым из студентов была закреплена конкретная разновидность субъективных прав: неприкосновенность личности, свободы слова и печати, права женщин и национальных меньшинств и др. В 2013 г. проблема институционализации прав и свобод личности была изучена нами в двух аспектах: в доктринальном плане (формирование доктрины прав человека правоведами, принадлежавшими к школе возрожденного естественного права, а также социологической и позитивистской юриспруденции, и создание концепции прав и обязанностей личности консервативными мыслителями); а также на нормативно-правовом уровне, с точки зрения законодательной базы для осуществления прав и свобод личности и содержания самих законопроектов, устанавливающих неприкосновенность личности, свободы союзов и собраний, совести и т.д. К концу 2013 г. нами были сделаны выводы о состоянии законодательства в области закрепления прав российских подданных и его влиянии на правовую жизнь и правосознание российской общественности и представителей правящего слоя.
В 2014 г. участники НУГ продолжили исследование законодательства о правах и свободах личности, уделив при этом большее внимание думскому этапу законодательной работы, а также обстоятельно сопоставили позицию по вопросу содержания прав и свобод личности отдельных министерств, Совета министров и Государственного совета. Однако ключевой проблемой второго года нашей работы стала так называемая правоприменительная практика, т.е. история реализация прав свобод личности в условиях дореволюционной России, деятельности судебных органов и администрации в данном направлении. Как известно, без изучения состояния правоприменения нельзя составить объективного и целостного представления о ситуации с правами и свободами личности. Для этого потребовалась работа в архивах и библиотеках Москвы, в частности, с документами государственных учреждений и материалами периодической печати.
В 2014 г. у нас появилось также новое направление работы, которую вела студентка 2-го курса М. Махмутова. Она занялась изучением исключительных положений (положений об охране), которые устанавливали особый режим реализации прав и свобод личности в отдельных регионах Российской империи. Иначе говоря, исключительные положения препятствовали осуществлению прав личности и сводили на нет их содержание. Начальнику Московской или Воронежской губерний в 1905 или 1906 гг. ничего не стоило закрыть публичное собрание, приостановить работу общественной организации или органа печати на том основании, что деятельность того или иного института представляла угрозу государственному порядку и общественной безопасности.
Важной нашей задачей в 2014 г. было также сравнительное исследование законодательства России и ряда зарубежных стран. Здесь рассматривались законодательные акты, устанавливавшие свободы союзов, собраний, слова, совести и др. таких стран, как Германия, Австро-Венгрия, Франция и Англия. Применительно к свободе совести рассматривался также законодательный опыт США. Анализу был подвергнут и завершающий этап институционализации прав и свобод личности в России, а именно деятельность Временного правительства, постановлениями которого каждому гражданину России были обеспечены свобода совести, слова, союзов, собраний, гражданское равноправие и др.
М.Б.: К каким значимым научным выводам пришли участники Научно-учебной группы, на Ваш взгляд?
А.А. Сафонов.Члены НУГ пришли к выводу, что многие обстоятельства российской политической и правовой жизни после 1905 г. были враждебны реализации гражданских и политических прав и дальнейшему развитию концепции свобод. Это были и режим исключительного положения, и практика деятельности военных судов, и неразвитое правосознание населения России, и патерналистские методы государственного управления, и охранительный курс Министерства внутренних дел в годы Первой русской революции и др. Между тем в российской политико-правовой жизни начала прошлого века присутствовали важные условия, способствовавшие осуществлению прав личности. Существовало массовое движение интеллигенции за права личности, получившее выражение в резолюциях общественных организаций, земских съездов и собраний, банкетной кампании, а также в петициях населения, обращенных к власти. Наблюдалось развитие правовой культуры правящей бюрократии в направлении осознания значимости законодательной разработки и закрепления прав подданных, получившее выражение в законопроектах о союзах, собраниях, печати и др. Министерства юстиции, Министерства торговли и промышленности, позиции Совета министров и Государственного Совета по данным законопроектам. Значимым фактором, способствовавшим законодательной разработке прав личности, стала Государственная дума, и в особенности думская фракция Партии народной свободы, вносившая законопроекты о неприкосновенности личности, свободах союзов, собраний, слова и др. и рассматривавшая их в комиссиях и общем собрании. Существенный вклад в развитие правовой культуры российской элиты внесли ученые-юристы, разработавшие концепцию правового государства и прав личности, пропагандировавшие принцип, что правительственная политика, построенная на опеке над обществом, отжила свой век и нуждается в пересмотре.
М.Б.: Ввиду Вашего последнего тезиса у меня возник вопрос. Очевидно, что члены НУГ ознакомились со значительным количеством работ правоведов конца XIX– нач. XX вв.? На научных семинарах НУГ, как я знаю, анализировались работы Б.Н. Чичерина, П.И. Новгородцева, Б.А. Кистяковского, В.А. Маклакова и ряда других ученых-юристов. Согласны ли Вы с тем, что к началу XX в. отечественная юридическая наука достигла своего расцвета? В чем Вы видите основную причину такого качественного состояния правоведения в тот период?
А.А. Сафонов.Вот это для меня, как для историка права, очень интересный и важный вопрос. Действительно, по аналогии с тем, что начало прошлого века было «серебряным веком» для русской поэзии и литературы (ведь «золотой век» был сопряжен с именами Пушкина, Лермонтова и Гоголя, т.е. со второй четвертью XIX в.), этот период (начало XX в.) может и должен быть признан «золотым веком» для русской юриспруденции. Тогда работала плеяда блестящих русских ученых, представлявших самые разные области юридического знания: энциклопедия права, история права, государственное и полицейское (ныне административное) право, уголовное право и т.п.). Труды многих ученых изучаемого нами периода долгое время не издавались в России, что было связано с тем, что кто-то (Новгородцев, В. Маклаков, И. Ильин) эмигрировал и работал за рубежом, другие (В.М. Гессен, к примеру), остались в советской России, но были вынуждены покинуть столичные вузы и переехать в провинцию.
Дореволюционный период был временем расцвета юриспруденции. Наука государственного права и сопряженная с нею история философии права переживали расцвет еще и потому, что впервые ученым-юристам представилась возможность стать разработчиками конституционных проектов, изучить состояние правовой жизни своей страны и предложить рецепты ее обновления. Это была редкая возможность, которой многие юристы не преминули воспользоваться. Новгородцев, Петражицкий, Муромцев, Шершеневич, Маклаков, Гессен, Кистяковский и другие вступили в Партию народной свободы, явившуюся архитектором законодательства о правах личности. Они принадлежали, как бы мы сейчас сказали, к разным концепциям правопонимания. Но это отнюдь не мешало им работать над одной общей проблемой: прав личности и их реализации в России, переставшей быть самодержавной, уже обновленной, но еще не конституционной стране в полном смысле этого слова. У А.С. Тумановой родилась даже формулировка, емко обозначающая тогдашнюю ситуацию: «юридическая наука на службе реформ». В этом смысле начало XX в. дало многим юристам возможность из кабинетных ученых превратиться в участников преобразований, провозвестниками которых они являлись, и образ которых уже сформировался у них в их научных трактатах.
Состояние юридической науки и практики этого периода – это ведь не просто фундаментальная научная проблема. Она имеет еще большое воспитательное значение для современных студентов, у которых появляется редкая возможность прикоснуться к сфере занятий юристов прошлого и увидеть результаты этих занятий, познакомиться с их научными подходами и методологией, языком. И наши студенты, те, кто работают в НУГ, и те, кто изучают с нами курсы истории государства и права, прикасаются к этой материи и, как мне кажется, благодарны за это. Они по достоинству оценивают правовой язык юристов прошлого века, с интересом следят за их логикой, запоминают их яркие высказывания.
М.Б.: Очередной вопрос к Вам как к историку права: в чем Вы видите актуальное значение проблематики, которой занимаетесь, для современной России и какой на сегодняшний день представляется основная цель изучения исторического опыта развития прав человека и гражданина в России?
А.А. Сафонов: Сегодня у нас стало модным говорить о патриотическом воспитании. Вот только само понимание патриотизма у нас, людей, формирование которых происходило в перестроечные времена, но которые помнят и времена так называемого «застоя», несколько «затертое», я бы сказал. Хотя патриотическое воспитание, как мне представляется, чрезвычайно важно. Только его нужно верно трактовать. Я понимаю под патриотическим воспитанием изучение опыта прошлого, опыта как позитивного, так и негативного, причем опыта не абстрактного, а вполне конкретного. На мой взгляд, опыт доктринальной разработки, законодательного закрепления и осуществления в предреволюционной России прав и свобод личности – это и есть пример того конструктивного опыта, который позволяет привить нашим студентам чувство здорового патриотизма. Патриотизм – это не тогда, когда мы замалчиваем о недостатках и создаем благостную картину правовой и политической жизни позднеимперской России, приводим яркие примеры экономического роста 1913 г. и успокаиваем себя позитивной динамикой. И не тогда, когда мы говорим, что «Россия не могла дать миру новых правовых институтов и оригинальных доктринальных идей», потому что все уже было разработано на Западе и в США, вот этот зарубежный опыт и нужно изучать, а российский – лишь приложение к нему. Итоги работы нашей научно-учебной группы прямо противоположные. Наши исследователи показали, что и в области правовой доктрины, и в области законотворчества у нас были очевидные успехи, что российские ученые, глубоко погруженные в европейскую доктрину, между тем, конструктивно ее дорабатывали и изобретали много нового для России. Одним словом, патриотизм я воспринимаю как научное знание, построенное на объективных фактах и дающее нам основания для реальной гордости за свою страну.
Что касается актуальности самой проблемы, то это очевидно. Когда была принята Конституция РФ 1993 г., то туда были включены позиции о естественном и неотъемлемом характере прав и свобод личности, о том, что права личности первостепенны и др. Эти позиции были восприняты из дореволюционной доктрины, а наша задача сейчас познакомить современных законодателей с опытом реализации прав и свобод личности, с проблемами, беспокоившими дореволюционных юристов и парламентариев.
М.Б.: Еще одна Ваша широкая сфера научных интересов – это история государства и права зарубежных стран. Скажите, какое влияние оказал опыт зарубежных стран на институционализацию прав человека и гражданина Российской империи в начале XX века?
А.А. Сафонов.Дореволюционные правоведы, которые разрабатывали концепцию прав личности и содержание каждой свободы в отдельности, конечно широко использовали зарубежное законодательство. В архивах мне неоднократно приходилось видеть справки, составленные дореволюционными чиновниками и юристами, где подробно и обстоятельно рассматривался правовой опыт таких стран, как Великобритания и США, а также более близких к тогдашней России Германии, Франции и Австро-Венгрии. Как преподаватель истории зарубежного права я, конечно, постоянно напоминал нашим студентам на заседаниях НУГ, что опыт разработки и закрепления прав и свобод личности в законодательстве зарубежных стран был далеко не простым и отнюдь не бескровным. Я указывал студентам, что во Франции, к примеру, каталог прав фигурировал в числе требований идеологов буржуазных революций, что правящие власти там напряженно относились к якобинским клубам и к союзам в целом на протяжении почти всего XIX в. Кровавой была борьба за права и свободы личности в Германии и Австро-Венгрии. Великобритания не являлась здесь счастливым исключением. В этой связи США – особая страна с особым опытом, переселенческое общество, которое явило миру пример буржуазной модернизации правовой системы и государства, а также закрепления прав в Конституции и Билле о правах. Но это был, пожалуй, единичный пример. Идеализация западного опыта порождается в целом ряде случаев нашим незнанием истории стран Запада, а также существующими клише, имеющими мало общего с реальностью.
М.Б.: Александр Александрович, в завершении нашей беседы хотелось бы спросить: каковые лично Ваши дальнейшие научные планы? Каких научных трудов и проектов нам ждать в ближайшее время?
А.А. Сафонов.Свою задачу как преподавателя факультета права я вижу, прежде всего, в том, чтобы как можно профессиональнее работать, передавать свои знания студентам, а также вовлекать наиболее заинтересованных из них в сферу моих научных интересов – в историю государственно-конфессиональных отношений. Отношения государства и Церкви, как и отношения государства и общества в целом, – это ключевой, на мой взгляд, нерв в истории и в нашем настоящем. Что касается моих научных планов – я предполагаю разрабатывать эту тему и дальше, дополняя ее новыми архивными находками иметодологическими подходами.
Полагаю, что миссия историка права на юридическом факультете сродни миссии просветителя, и она крайне важна. Он призван отучить студента от одностороннего взгляда на политику, государство и общество, привить ему способность «видеть разные тона и даже полутона». А это не так уж и просто для наших студентов-первокурсников, вчерашних школьников, которых долго готовили к ЕГЭ, а значит – к четким и однозначным ответам. Проблема прав личности, которой мы занимаемся, именно такая неоднозначная проблема. Наш коллектив пришел к выводу, что полной и последовательной реализации прав и свобод личности в позднеимперской России не произошло, однако существенные подвижки в данном направлении имелись, что в конечном итоге выразилось в законотворческой деятельности Временного правительства. Они (эти подвижки) получили выражение, во-первых, в самой разработке законодательства о правах и свободах личности и, во-вторых, в инкорпорации актов о правах и свободах в российскую правовую систему и в предпринимавшихся попытках совершенствования этих актов с учетом практики их реализации, в-третьих, в развитии правовой культуры российской элиты, значительная часть которой выступала сторонником последовательной реализации в стране политических и гражданских свобод, развития идеологии и принципов правового конституционного государства.
М.Б.: Александр Александрович, большое спасибо за Ваши ответы!
А.А. Сафонов: Спасибо Вам за интервью!
Максим Безрученков, 5 курс