• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Факультет права НИУ ВШЭ

Анита Соболева о религиозных догмах и свободе творчества

В России защита чувств верующих нередко превращается в защиту нездоровых чувств конкретных людей, называющих себя православными. Они срывают спектакли, громят выставки и уничтожают произведения искусства. О непростых взаимоотношениях верующих и художников на примере судебной практики Европейского суда по правам человека размышляет Анита СОБОЛЕВА, член президентского Совета по правам человека, доцент кафедры теории и истории права ВШЭ.

Анита Соболева о религиозных догмах и свободе творчества

— Анита, на недавних чтениях памяти погибшего священника Павла Адельгейма ты говорила, что появилась новая форма публичного пространства, которую хочет завоевать религия: «Религиозные права сегодня — это Троянский конь, который используется для того, чтобы протащить религию в конституционное право, используя защиту фундаментальных прав». И что это происходит не только в России, но и в Европе тоже.

— Да, это была цитата из статьи венгерского академика Андраша Шайо, очень известного юриста в области сравнительного конституционного права. Сейчас он судья Европейского суда по правам человека от Венгрии. Он говорит о том, что мы все чаще сталкиваемся с тем, что новые формы сильной религии проникают в конституционные государства. «Сильная религия» — это о тех религиях, которые хотят завоевать не только публичное пространство, но и диктовать светским государствам свою повестку дня. Не имеет значения, идет ли речь о мусульманстве, христианстве или другой ведущей религии. И это внедрение церкви в светское государство происходит как раз под соусом защиты прав верующих.

— А в каких странах это происходит?

— Это происходит во всех странах, где доминирует христианская религия. Но и мусульманские страны тоже диктуют свою повестку. Не первый год в ООН предпринимаются попытки (и они, кстати, до недавних пор были достаточно успешными) навязать различного рода резолюции, в которых государства призывают принять законодательство о диффамации религий (запрет на распространение порочащих сведений. — Е.М.).

— А чем можно объяснить такую активность?

— Наверное, переосмысливается понимание светского государства. Защита прав меньшинств, в том числе и религиозных, вообще защита прав отдельных групп, которые мы считали дискриминируемыми в течение длительного времени, в какой-то момент разрослась так, что начинает угрожать другим группам.

— В докладе ты как раз говорила, что в решениях ЕСПЧ не упоминается принцип светскости государства. Почему так?

— Европейская конвенция о защите прав и свобод человека ориентирована на защиту именно прав человека, а не государства или какой-то группы лиц. Если человек принадлежит к уязвимому меньшинству (неважно — религиозному, этническому, сексуальному), то он требует защиты от государства. И светское государство (доктрина светскости, кстати, прописана в конституциях всех европейских стран) должно соответствовать этому принципу. Пока только Франция последовательно проводит его в жизнь. Другие страны — с меньшим успехом. Конечно, это подрывает эффективность Европейского суда при защите права на свободу художественного творчества, равно как и на свободу выражения атеистических взглядов или взглядов религиозных меньшинств, которые не относятся к ведущим конфессиям или к государственным религиям, где они есть. 

Защитники морали

— Какова практика Европейского суда по рассмотрению конфликтных дел между художниками и верующими?

— Таких дел не очень много, но они достаточно громкие и часто упоминаемые. Были дела из Австрии, Великобритании, Словакии, Франции — в основном это 80–90-е годы. Если бы эти дела рассматривались сегодня, я допускаю, что Европейский суд подошел бы к ним по-другому, потому что ему свойственно пересматривать некоторые из своих позиций. Вот когда Европейский суд будет рассматривать дела Сахаровского центра по выставкам «Осторожно, религия!» и «Запрещенное искусство» или по Pussy Riot, мы посмотрим, какую концепцию он выберет сейчас, в 2015 году.

Но тогда, в 80–90-х годах, Европейский суд не стал придавать особую защиту именно свободе художественного творчества, не решился сформулировать принцип особой свободы художника на самовыражение. Как совершенно четко сформулировал принцип повышенной защиты журналистов, например, или повышенной защиты политической речи. Понятно, что художественное творчество — это тонкая материя, что регулировать художника и творчество вообще — вещь неблагодарная, ненужная и даже вредная. Тем не менее ЕСПЧ не стал формулировать свободу художественного творчества как особую свободу, а просто сказал, что оно находится под защитой статьи 10-й о свободе самовыражения.

Но надо отметить, что ни по одному из дел, которые были поданы в Европейский суд, ни один художник не сидел, не было даже условного наказания, были штрафы. Никакой «двушечки»! То есть Европейскому суду не приходилось даже решать вопрос о пропорциональности наказания. А в остальном ЕСПЧ всегда считал, что национальным властям виднее (исходя из исторических и культурных традиций, которые сложились в обществе), как найти правильный баланс между правами верующих и свободой художественного творчества.

Одно из самых первых дел — «Мюллер и другие против Швейцарии», 1988 год. Речь в нем идет о вандализме и оскорблении чувств. Мюллер и еще девять художников выставляли свои картины, которые некоему гражданину показались непристойными и оскорбляющими его религиозные чувства. Он пришел на выставку с несовершеннолетней дочерью и порушил одну из картин, то есть совершил акт вандализма. Швейцарский прокурор пришел к выводу, что имела место непристойность и оскорбление религиозных чувств верующих, и в качестве доказательства привел тот факт, что посетитель отреагировал актом насилия на экспонаты, которые были на выставке, то есть он действительно очень сильно оскорбился.

Интервью полностью