Не все способны проявлять героизм во время правосудия
– Сергей Анатольевич, вы были одним из авторов Концепции судебной реформы 1991 г. И вы же заявили, что судебная реформа в России закончилась, когда законодатели наделили председателей судов пожизненными полномочиями. Почему одна вроде бы незначительная поправка оказалась роковой?
– Потому что номенклатура победила и укрепилась на своих позициях. А всякое «замораживание» начальства в руководящих креслах означает застой. Это также означает, что от реформы перешли к обеспечению функционирования системы, причем по ее ведомственным законам. Система, имеющая пожизненных начальников, начинает работать на себя, а вовсе не на нужды общества. Она заинтересована не в изменениях, а в фиксации своего благополучия.
– С 1 июня 2018 г. коллегии присяжных будут работать не только в областных, но и в районных судах. Это прогресс? Ведь вы еще два года назад говорили, что когда некоторые составы передали в районный суд, с ними следовало передать и право на суд присяжных.
– Это очень небольшой прогресс. Даже если это произойдет, то, по всем прикидкам, суды присяжных будут разбирать в год не более 2 тыс. дел. По сравнению с царской Россией – это капля в море. Там в начале прошлого века речь шла о 40 тыс. дел в год.
Номинально таких уголовных дел может быть до 17 тыс. Но суда присяжных просят лишь 12% тех, кто имеет на это право. А из них потом 17% отказываются от своей просьбы. О суде присяжных по гражданским делам и речи не заводят.
Поэтому суд присяжных у нас останется экзотическим учреждением, которое не окажет реального влияния на климат предварительного расследования и состязательный порядок процесса. Это фиговый листок, прикрывающий пороки и безобразия нашей судебной системы.
К тому же я сомневаюсь, что через год суд присяжных заработает во всех районных судах, которых у нас в стране около двух с половиной тысяч.
– Следовало ли вообще передавать в райсуды дела по особо тяжким преступлениям, за которые грозит свыше 10 лет лишения свободы?
– Это уже сделано. Вопрос лишь в том, будут ли эти дела рассматривать присяжные или судья единолично. Сейчас судья районного суда может назначать даже пожизненное лишение свободы. Я не считаю это правильным, тем более что пожизненный срок можно получить и за ненасильственное преступление, например за контрабанду.
Главное, чтобы у человека было право обратиться не к профессионалу-чиновнику, а к коллегии присяжных. И раз уж такие дела передали «вниз», разгрузив тем самым Верховный Суд РФ от рассмотрения апелляционных жалоб, то пришлось предоставить обвиняемым и право на суд присяжных.
– Скоро коллегии присяжных будут сокращены до 8 человек в региональных судах. В районных – присяжных будет 6. Этого достаточно для рассмотрения таких тяжких преступлений?
– Это чудовищная ошибка, основанная на недоразумении, а точнее – на невежестве. Многочисленные исследования зависимости вердикта от состава коллегии показали, что чем меньше коллегия присяжных, тем это выгоднее стороне обвинения. Маленькая коллегия принимает решения, не основанные на всех доказательствах и без учета всех судейских напутствий: их просто не припоминают полностью. Этот феномен объясняется социальной психологией. Например, оправдательные вердикты выносятся при появлении 1–2 присяжных, которые усомнились в позиции обвинения. Тогда-то и начинается дискуссия. Понятно, что не все 12 человек участвуют в дискуссии. Но она происходит.
Чем меньше коллегия, тем она сплоченнее. И вполне вероятно, что дискуссия там даже не начнется. А еще чем меньше коллегия, тем выше конформность, то есть готовность следовать за большинством, а не спорить с ним. Все эти факторы выявлены на экспериментальных коллегиях присяжных, в том числе и в нашей стране. То, что эти факты не учли люди, которые проталкивали закон об уменьшении коллегий, свидетельствует либо об их невежестве, либо об особом цинизме. Недостатки малых коллегий многократно возрастают, когда в них в рамках «оперативного сопровождения процессов» внедряется агентура.
В некоторых штатах США есть коллегии из 6 человек, но в них требуется единодушие при принятии решений. А если за обвинение – 4, против – 2, то это свидетельствует о наличии разумного сомнения. У мормонов в штате Юта есть коллегии из 8 присяжных. Там требуется квалифицированное большинство по преступлениям, не предполагающим смертной казни или пожизненного заключения. Обычный состав коллегии присяжных по делам об особо тяжких преступлениях – 12 человек (и там требуется единодушие при принятии вердикта).
Количество присяжных должно быть таким, чтобы в коллегии присутствовали разные люди: по уровню образования, дохода, по социальному статусу. Когда отбираются только пенсионеры, безработные и зависимые от властей люди, коллегия становится не только конформной, но и склонной верить человеку в мундире, прокурору. Опасна концентрация в коллегии ригидных людей, приученных не к самостоятельному свободному мышлению, а к дисциплине без рассуждений.
– Очень сложно отобрать присяжных даже в облсудах. Если сейчас составят списки в районах, сколько кандидатов придет по вызову в суд для отбора на роль присяжных заседателей?
– Районные суды просто не приспособлены для работы присяжных. Если в столице и некоторых крупных городах еще можно как-то оборудовать помещения, то в регионах это будет кошмар. Можно, конечно, сделать 1–2 образцово-показательных суда в каждом субъекте Федерации и пропускать через них все дела с участием присяжных. Но наши области и края очень велики – присяжным, свидетелям и даже конвойным неудобно ездить в какой-то один суд по территории, которая может равняться четырем Франциям.
На Кавказе многие суды не приспособлены даже для нормальной работы одного профессионального судьи. Ездил, проверял. А присяжных нужно не только разместить, их нужно кормить, для них оборудовать туалеты и комнаты отдыха. Подсудимые должны ожидать суда присяжных в человеческих условиях, иметь доступ к туалету и получать вовремя горячую пищу. По-хорошему, их нельзя помещать в клетку, чтобы, вопреки презумпции невиновности, не внушать присяжным, что перед ними опасный злодей. Это не только антураж, это культура судопроизводства, которой у нас пока нет.
– Кандидаты в присяжные заседатели определяются путем случайной выборки с использованием Государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Выборы» на основе персональных данных об избирателях. А не проще было объявить призыв добровольцев?
– Это означало бы конец суда присяжных. Если люди рвутся в коллегию присяжных, то их туда не надо допускать. Помните, в Средние века были палачи из публики? Присяжные должны быть беспристрастными, не заинтересованными в исходе дела людьми. Они идут в суд не для того, чтобы бороться с преступностью, а из уважения к гражданскому долгу.
А что касается явки, то при царе-батюшке, когда не было ни факсов, ни ксероксов, ни даже системы ГАС «Выборы», проводилось, как я уже говорил, 40 тыс. процессов в год. У нас есть техника, секретари, помощники судей, приставы, консультанты – и мы едва обеспечиваем 200 процессов в год (в прошлом году 217 дел рассмотрели с присяжными во всей огромной и могучей России)! Как это может быть? Я могу объяснить это лишь саботажем, причем не только со стороны судов, но и со стороны правоохранительных органов.
Можно, конечно, говорить, что люди стали другими, они грамотные, они очень заняты, они не хотят тратить свое время на отправление правосудия. Но давайте вспомним 1994 г. На 173 процесса в суде присяжных пришло 92% вызванных кандидатов. То есть 9 из 10. Почему этот опыт не изучается?
У нас, напротив, предлагают обвиняемым отказаться от суда присяжных. Или переквалифицируют преступление так, чтобы оно не могло рассматриваться коллегией присяжных. А самое страшное – это осуществление оперативного сопровождения процессов и внедрение «засланных казачков», в результате чего присяжный опасается преследования не столько со стороны преступников, сколько со стороны правоохранителей, выясняющих его подноготную и сообщающих обо всем прокурору. В итоге оправдательные приговоры все время находятся под угрозой.
Я помню, как в 1994 г. в качестве присяжного в Мособлсуд явился предприниматель-миллионер, который хотел участвовать в процессе, ему это было интересно. Так было сделано все возможное, чтобы его отвести. Почему? Да просто его заработок на тот момент был полтора миллиона в месяц. И очень не хотелось платить ему в соответствии с законом. Самодеятельное население охотно идет в присяжные, если уверено в осмысленности своего участия в процессе (что не обманут) и если ожидает уважительного к себе отношения и безопасных, комфортных условий пребывания в суде.
– Все мероприятия по подготовке районных и гарнизонных судов к рассмотрению уголовных дел с участием присяжных планируется закончить не позднее октября текущего года. Как вы думаете, успеют вовремя создать отряд судей, готовых к работе с присяжными?
– Думаю, это нереально. И будет сделана попытка отложить введение суда присяжных, например, до 2020 г. Нужно, чтобы подсудимые, которым не предоставили суда присяжных, получили гарантированное право на смягчение наказания.
– Минюст подготовил поправки о передаче в подсудность региональных судов дел по особо тяжким преступлениям, когда обвиняются мужчины старше 65 лет или женщины, хотя им не грозит пожизненное заключение. Зачем? Ведь и в районных судах такие дела смогут рассматривать с участием присяжных.
– Конституционный Суд РФ решил, что происходит дискриминация. Поскольку эти категории граждан имеют право на суд присяжных, то рассматриваться их дела должны там, где имеются коллегии присяжных заседателей. И 6 присяжных для рассмотрения таких дел недостаточно. Жаль, что КС РФ занял другую позицию в отношении подростков. Их лишили выбора между казенным правосудием, где 99% виновны, и судом присяжных, оправдывающим около 14% подсудимых.
– А зачем исключать из подсудности судьи районного суда, гарнизонного военного суда и коллегии из 6 присяжных заседателей уголовные дела о преступлениях, совершенных лицами в возрасте до 18 лет.
– В решении от 20 мая 2014 г. по делу В. Филимонова КС РФ сказал, что несовершеннолетние правильно лишены права на суд присяжных, так как они нуждаются в сохранении конфиденциальности. Это сделано по усмотрению законодателя по делам о преступлениях лиц, которым не угрожает смертная казнь или пожизненное заключение, а значит, их конституционное право якобы здесь не затронуто. К тому же подростки, чьи дела разбирают профессиональные судьи, имеют право на апелляцию не только по юридическим основаниям, но и по фактическим. Повторюсь: у них отняли выбор, посчитав, что их права в достаточной мере защищены. А сами они, дескать, по уровню своего развития не могут определить, в чем их благо.
– Тамара Морщакова предлагает возродить институт народных заседателей. Она считает, что их участие в процессе рассмотрения дела и при вынесении решения способствует объективности суда. А каково ваше мнение?
– Действительно, около 10 лет назад в рамках проекта Леонида Никитинского «Законоутопии» несколько экспертов, в том числе и я, занимались разработкой концепции возвращения народных заседателей в разбирательство уголовных и некоторых гражданских дел. Я, кстати, предлагал решать с помощью заседателей вопрос о заключении под стражу.
За неимением гербовой пишут и на простой. Лучше, чтобы при судье состояли хотя бы народные заседатели, если уж не хотят или не могут ввести присяжных заседателей по большинству уголовных дел.
Я много судил с народными заседателями, которые много мне дали. В последнем моем процессе в Мосгорсуде по делу об убийстве они высказались за оправдание подсудимого, хотя я считал, что он виновен. Мы совещались неделю – и все-таки его оправдали. Приговор устоял, хотя против обвиняемого выступал потерпевший, который был ранен (второй потерпевший был убит).
Народные заседатели пригодились бы и в гражданских делах, например в трудовых или семейных спорах, а также в споре человека с корпорацией. В США такие дела относятся к подсудности присяжных. А у нас не предусмотрено даже народных заседателей.
– Что вы думаете о предложении Верховного Суда РФ учредить 9 кассационных и 5 апелляционных судов общей юрисдикции.
– Есть разница между арбитражными судами, где можно развивать компьютерные технологии и безбумажную документацию, и судами общей юрисдикции, где все по-другому. Наша страна с большими расстояниями и плохими дорогами должна обеспечить доступ к правосудию. А людям будет тяжело добираться до этих инстанций, не каждый сможет доехать до апелляции – по состоянию здоровья или материальным причинам. А обвиняемого смогут вовремя доставить за тысячу километров? Не уверен. Но если его все-таки повезут, то для него это будет пытка.
– Сейчас в СОЮ тоже используют видео-конференц-связь.
– Но это значит, что судьи даже не глядят в глаза человеку, решая его судьбу. Правовую помощь оказывают осужденному адвокаты, фактически состоящие при суде, не заинтересованные ставить палки в колеса нашему торопливому и жестокому судопроизводству; они беседуют с «доверителем» в присутствии конвоиров через монитор. Это очень плохо, это уже не правосудие, а карательная административная процедура.
– Почему вы считаете суд «элементом карательной машины государства», который обычно на стороне обвинения? Можно ли это изменить?
– Суд должен из административного органа стать органом судебной власти. Конкретные шаги в этом направлении – участие народа в отправлении правосудия, то есть суд присяжных, и новые люди в судебной системе. А у нас руководят судами долгожители, которые и при советской системе были с ней согласны, и теперь поддерживают и одобряют режим. Отечественный суд не проверяет обвинения, а подпевает им. Заявления о пытках фактически игнорируются. ВС РФ под надуманным предлогом запретил защите говорить перед присяжными о мучениях, которым карательные органы подвергают людей – и подозреваемых, и свидетелей.
– Вы действительно считаете, что профессия адвоката стала героической?
– Героической она стала прежде всего на Кавказе, где сами адвокаты говорят, что каждый процесс – это риск для жизни. Как у Пастернака про Рим: «Не читки требует с актера, /А полной гибели всерьез». Власть, которой адвокат мешает, готова расправиться с ним всеми доступными способами. Вот почему возникает «феномен московского адвоката». Его приглашают в расчете, что он скажет то, чего не могут сказать местные защитники.
Вспоминаю дело Р. Кутаева в Чечне, где речь шла о пытках. Особенно старался адвокат из Нижнего Новгорода. И до чего додумался Верховный Суд ЧР – вынес частное определение против адвоката, предложив АП Нижегородской области возбудить дисциплинарное производство и лишить его статуса, а также обратился в Следственный комитет, чтобы тот возбудил уголовное дело за клевету на правоохранительные органы. Что-то слышится родное, не правда ли?
– Но зачем преследовать адвокатов при таком низком проценте оправдательных приговоров? Без защитников ведь не будет и суда.
– А зачем засекречивать процессы? Зачем душить гласность? Адвокат опасен тем, что даже если он и не повлияет на исход дела, может сказать, что допущены нарушения как следствием, так и судом. И люди начнут задумываться о справедливости приговора, понимать, что осудили невиновного. Слово правды подрывает абсолютизм власти и ее влияние. Общественное мнение, на которое может повлиять адвокат, складывается не в пользу той «законности», что процветает в Кавказском регионе.
– Однако вы не раз вспоминали и других адвокатов, которые весь процесс молчат. Они не готовы совершать героические поступки? С такими сейчас активно борется ФПА РФ, принят Стандарт, которым должны руководствоваться защитники в уголовном процессе.
– Человеческий облик все равно нужно сохранять. А это иногда сопряжено с риском для жизни. Тем более для карьеры.
Хорошо, что на Съезде адвокатов приняли стандарты уголовной защиты. Это хоть и короткий, но очень емкий документ, соблюдение которого влияет на качество работы защиты. Знаю, что меняют порядок назначения защитников, чтобы поставить барьер «карманным» адвокатам.
Но изменения технические не искореняют проблему полностью. Они лишь заставляют следствие находить новые, более изощренные способы поиска «удобных» адвокатов. Всякое действие рождает противодействие. А проблема-то не в адвокатах, даже не в судьях, а в центрах сосредоточения власти. Пока судебная власть не у суда, а в других кабинетах, и судьи, и адвокаты остаются людьми подневольными. И не все способны проявлять героизм во имя правосудия.
Помните процесс королевы Марии-Антуанетты в Революционном трибунале, который приговаривал только к смертной казни. Сначала трибунал кое-кого оправдывал, но потом перестал это делать. У Марии-Антуанетты было три адвоката. Двух из них потом казнили. Прекрасно понимая, что участь королевы решена, они вышли на трибуну и защищали ее, рискуя жизнью. Поступить иначе они не могли.
Были и в нашей стране принципиальные адвокаты, многие из которых впоследствии лишились жизни. Но были и те, кто, выступая на московских процессах, начинал со слов: «Мой подзащитный совершил тягчайшее преступление», – а потом получали за это орден «Знак Почета», который в просторечии называли «Веселые ребята».
– Должен ли судья быть публичной фигурой? Может ли он комментировать в СМИ свои решения?
– Судье нельзя этого запретить. И он вправе действовать в соответствии со своими интересами. Американские и английские судьи не пишут мотивировочной части своих решений, поэтому после вынесения приговора некоторые из них любят объяснять, почему они приговорили к тому или иному сроку, могут поговорить с подсудимым, дать ему совет. Во многом это зависит от того, выборный судья или назначенный.
Наши судьи редко прибегают к популяризации своих решений. В любом случае судья не обязан устно разъяснять мотивы решения, он вправе отгородиться от общества и не снисходить до объяснений. Ведь его решения должны быть основаны на законе и далеко не всегда могут нравиться общественности. Пусть тот, кто хочет спросить с судьи, сперва внимательно прочтет его приговор.
Материал взят на сайте www.advgazeta.ru
Пашин Сергей Анатольевич
Кафедра судебной власти: Профессор